Deutsche Welle: Не считая биографических и публицистических вещей, "Текст " - твой первый роман о настоящем, о сегодняшней жизни в России . Что побудило взяться за него?
Дмитрий Глуховский: У меня со временем сложилось впечатление, что в какие бы фантазии я ни пускался по поводу будущего России и какие бы утопические метафоры ни использовал для описания российской реальности, реальность все равно фантастичней, отчаянней и абсурднее, чем самые удивительные мои фантазии. Столько написано у нас и про прошлое, нередко с желанием обелить его, и про будущее - чаще всего со страхом перед завтрашним днем! А вот про день сегодняшний каких-то ультрасовременных вещей, которые были бы про нас, про разговоры в троллейбусе, про газетные заголовки и про главные проблемы сегодняшнего дня, к сожалению, почти совсем нет. И я решил, что надо высказаться.
- Одна из немецких газет, рецензируя " Текст " , написала, что автор разделывается, расправляется с политической системой Путина. Насколько сильна политическая составляющая в романе?
На самом деле, как ни парадоксально, эта книга - наименее политизированная из всех моих книг. Я раньше очень активно использовал футуристическую метафорику для того, чтобы говорить о политической составляющей сегодняшнего дня. Например, в "Метро 2033" у меня люди никак не хотели двадцать лет спустя после Третьей мировой войны покидать бункер, в котором они сидели, все еще отказываясь верить в то, что война кончилась. Это, конечно, имело прямое отношение к ситуации в обществе вследствие присоединения Крыма, к уязвимости российского общества для милитаристической пропаганды, которая снова использовала язык холодной войны. Сейчас - как результат пропаганды - общество очень политизировано и политизировано в специфическом ключе, то есть для него создана какая-то совершенно иллюзорная картина мира, на которую оно должно отвлекаться от текущих, повседневных, бытовых, экономических проблем.
В "Тексте" политика идет фоном. Но в гораздо большей степени роман - об обществе, о людях, о том, в каком положении они сегодня оказались. Причем, даже не об отсутствии свободы, потому что, с моей точки зрения, определенные личные свободы у людей в России есть, отсутствуют только свободы политические.
Главная проблема сегодняшнего российского общества в другом. Это пренебрежение тех, кто относится к властной касте (здесь мы говорим и о политиках, и о чиновниках, и о силовиках, и о представителях провластной прессы, и о церкви провластной), ко всем остальным людям, совершенное их нежелание подчиняться законам морали. Люди, принадлежащие к этой правящей касте, настолько безнаказанны, настолько привилегированны, что не хотят вообще признавать наличие каких-либо сдерживающих факторов, отказываются верить в то, что есть добро и зло, истина и фальшь. Любой человек, который смотрит в России телевизор, читает газеты, видит и без моей помощи, что власть имущие лгут, что они воруют, что, будучи пойманы за руку, никогда даже не смущаются, что они готовы и убийство оправдать, если цель, по их мнению, оправдывает его.
А другая каста, вторая, низшая каста - это обычные, простые люди. Они совершенно бесправны. Гарантий каких-либо прав у них нет, даже права на жизнь, не говоря уже о праве на имущество. В любой момент по решению любой инстанции или по произволу конкретного чиновника, силовика у них могут отобрать всё. Человек может лишиться свободы и в некоторых, крайних, случаях даже жизни. И потом никто ничего не сможет доказать. А этим обычным людям циники навязывают представления о справедливости-несправедливости, добре и зле, о какой-то высшей миссии России. Это, наверное, и есть главная политическая составляющая книги, которая находит отражение в сюжете. По сюжету, напомню, парень из простой семьи, студент филфака, вступает в ночном клубе в конфликт с человеком, который работает в наркополиции. И оказывается наказан тем, что ему подбрасывают наркотики и отправляют на семь лет на зону - без возможности оправдаться.
Контекст
- Какую роль в этом кастовом, социальном антагонизме играет Москва, точнее , противопоставление Москвы и всей остальной России ? Москва выглядит как своеобразный антигерой или антигероиня романа...
Москва - мой любимый город. Любить ее несложно. Москва - это самый богатый, самый жирный город России, самый ухоженный, самый обласканный, подкупаемый властью. Ведь революции, как известно, происходят в столицах, и, чтобы эти революции упредить, необходимо всячески задабривать жителей столицы. А остальная страна (разве что за исключением городов-миллионников, которые с некоторым опозданием тянутся за Москвой) застряла где-то в середине девяностых годов. Это страна бедная. Люди вынуждены брать кредиты под грабительские проценты, чтобы купить нужные вещи или просто протянуть от зарплаты до зарплаты, каких-то особенных перспектив они в жизни не видят. Я сам-то из Москвы, но моя мать - из-под Костромы, и у меня есть там немало родственников, которые являют собой наглядный пример того, как живут люди за пределами столицы.
- Значительная часть действия романа происходит в смартфоне. Это просто признак времени или что-то большее?
Это прежде всего признак времени. Если писать о настоящем, то без смартфона никак нельзя было обойтись. Но есть еще одна важная вещь. Смартфон дает великолепную возможность для перевоплощения. Так центральный персонаж романа, завладев смартфоном человека, которого убил, постепенно занимает его место, становится им.
Так оно и есть. Тут, правда, надо заметить, что социальные сети очень разные. Они очень расслоились. Если, скажем, "ВКонтакте" - это среда неформального общения, связанного с досугом, то Facebook действительно забронировал место интеллигентской кухни брежневских времен, где люди собираются, обсуждают политические, общественные, экономические проблемы... Именно там ведутся самые жаркие дискуссии. И большей частью за пределы Facebook они не выплескиваются, как не выплескивались и за пределы диссидентских, фрондерских кухонь сорок лет назад. Facebook остается, несмотря на политических провокаторов, троллей и так далее, островком свободы.
- Как воспринимают роман " Текст " российские читатели и зрители (по роману поставлен спектакль в Театре Ермоловой) ?
Из всех реакций, которые мне доводилось услышать, для меня наиболее лестной была оценка романа как совершенно реалистического. То, что там описано, воспринимается как абсолютно возможное. Нет ничего фантастического в том, что парень, который не может откупиться от милиции, следователей и прокуратуры, попадает по ложному обвинению за решетку, нет ничего невозможного в том, что он сидит в лагере семь лет, нет ничего невозможного в конфликте случайного человека с правоохранительной системой - и даже не с самой системой, а с какими-то ее случайными представителями. Мне было важно, чтобы все это было совершенно достоверно - и психологически, и фактологически. Это самое важное: никто не сомневается в реальности происходящего. Многие считают, что эта история случилась на самом деле.
Смотрите также:
-
История Териберки начинается с 16 века, когда здесь стали селиться рыбаки. Но активно развиваться поселок начал уже в 19 веке: здесь появилась и первая школа, и фельдшерский пункт. В 20-е годы 20 века советская власть создала колхоз. В 60-е в Териберке проживало 5000 человек, а сейчас осталось 600.
Директор териберского Дома культуры рассказывает, что 15 лет назад, когда началась разруха, к ним часто приезжали журналисты: "Прибежал мальчик в черном пальтишке, как оказалось, компания НТВ, врывается ко мне в кабинет и спрашивает: "Ну, что у вас плохого? Как ничего, зачем я приехал?". Мы когда увидели этот репортаж, люди интервью перестали давать".
Десять лет назад в Териберке закрыли единственную школу, потому что осталось всего 50 учеников. Теперь дети ездят или ходят - кому как повезет - в школу в соседнем поселке Лодейное за пять километров.
В закрытой школе, которая есть в поселке, дети играют: с реагентами в бывшем кабинете химии, с конструкциями молекул в бывшем кабинете физики или просто бегают по книгам и учебным таблицам, которыми устлан пол.
Всех учителей "оптимизировали", то есть попросту сократили, многие теперь тоже вынуждены ездить в соседнее Лодейное или вообще сидеть без работы.
Лодейное образовалось в середине прошлого столетия как рабочий поселок. Отношения к старине не имеет никакого. Туда заселялись люди, которые приезжали со всей страны для обслуживания судоремонтных мастерских, рыбозавода. Когда началась перестройка и поселки объединили, об этих пяти километрах между ними как будто забыли.
Из окна школы можно увидеть ферму с коровами. По утрам в магазинчике, который одновременно и своего рода филиал "Почты России", можно купить молоко и творог. Магазин, который фигурирует в фильме "Левиафан", - старый, его открывали, чтобы создать антураж.
Когда Териберка разрослась, местное кладбище вынесли подальше, за территорию поселка, а на месте старого построили больницу. Но теперь и она похожа на здания в Припяти. "Скорую" вызывают из соседнего поселка. Если совсем плохо, то везут в Мурманск за 120 километров.
До событий 26 марта я считал, что молодежь у нас достаточно аполитична. Мне казалось, что им в принципе неинтересно участвовать в политической деятельности, потому что они предпочитают либо на практике применять теорию малых дел, либо где-то герметизируются в своих микро-стартапах, субкультурах - и политическая жизнь страны кажется им некой абстракцией. О которую им не хочется даже мараться. Но, события 26 марта и 12 июня показали, что я был неправ. И здесь, с одной стороны, есть влияние Навального, который может разговаривать на их языке - через видеоблоги, которые являются сейчас новым медиа, через мемы. С другой стороны, это их реакция на то, что Путин, на самом деле, дед. Такой моложавый, он в принципе дед. Это человек для вчерашнего дня – для 90-х. Он их не пускает в будущее. Люди хотят в будущее, в открытый мир без границ, в хайтек, в свободный интернет, в свободное общение. А их, принудительно затаскивают в наше позавчера, ВОВ, в стилистику военно-патриотической молодости Шойгу. Это не может не раздражать. До какого-то момента было прикольно, да и были подростки, которые с удовольствием играли в сталинизм. Ну, такой, в своем представлении сталинизм - из компьютерных игр. Но очевидно впечатление, что страна поднимается с колен, было очень краткосрочным и обманчивым. Никто ни откуда не поднимается. Чтобы подниматься с колен, надо сначала на них быть. А мы пока что продолжаем валяться. С другой стороны, государство все более активно вторгается в то, что было раньше частным. Пока политикой занимались политики, пока зачищали только политическое пространство, приручали системную оппозицию, прикармливали собачьим кормом коммунистов или либералов, собирали компромат на олигархов, все это - как бы - людей не касалось. Мы простые люди, а это все происходит в высоких сферах и касается круга из 50-100 человек. А остальные 140 млн существовали параллельной жизнью, которая, в принципе, становилась изо дня в день лучше. До определенного момента, пока потенциал благополучия не был исчерпан. А теперь, в связи с тем, что экономика ухудшается, люди чувствуют падение качества жизни. Я думаю более-менее все это ощущают, кроме Олега Тинькова. Государство постепенно превращается из авторитарного в тоталитарное. Все сильнее и сильнее ощущается консервативный тренд и все чаще чиновники вторгаются в частную жизнь граждан. Сначала объясняют нам, что если ты гей, то не надо об этом никому рассказывать. И спасибо, что пока еще не сажают. Устами какой-нибудь перековавшейся из демократки в поборницу консервативных ценностей Яровой или Мизулиной объясняют нам, что морально, а что аморально. Хотя очевидно, что дума и есть сборище самых аморальных и беспринципных людей. И теперь они пытаются регламентировать нашу свободу действий в интернете. Интернет, конечно, является тем пространством, где мы фактически проводим 20-30% дня – и это отдушина. И даже если снаружи у нас есть какое-то ущемление в правах, ограничение в материальных возможностях, мы можем занимать свой ум в Интернете. В том числе вещами, которые в некоторых странах (к примеру, в Саудовской Аравии) незаконны. Пока государство не вторгается на эту территорию, мы готовы закрывать глаза на какие-то вещи. Но когда они предлагают ввести поименную идентификацию при входе в Интернет, в мессенджеры по паспорту, тем самым уничтожая анонимность окончательно, это уже покушение на личную жизнь каждого человека. Я думаю, что молодежь, которая в этом выросла и появилась в таком контексте, не хотела бы сейчас из нашей, условно, Аргентины, попасть в какую-нибудь «Саудовскую Аравию». Можно понять этих людей. Я тоже не хочу в Саудовскую Аравию.
Но устроят ли они революцию? Это зависит от того, как они к этим митингам относятся. Я не думаю, что они относятся к этому как к настоящему протесту, революции. Для них это некий движ, новый фан-активити, который они пробуют. Это адреналин, бунт против системы стариков, возможность попробовать себя в чем-то новом. Это новый экстрим, который только появляется. Не все же готовы заниматься, к примеру, прыжками между многоэтажными зданиями. Конечно, это определенный круг людей с проблемами адреналинных рецепторов. Большая часть покатается на роликах, но не будет залезать на крышу. Вот те, кто будет залезать на крышу, скорее всего будут ходить на митинги и дальше.
Что будет делать власть с этими детьми? Во-первых, надо промыть им мозги как следует. Рассказать им про военно-патриотическое воспитание. Я сейчас ехал по Рублевке, и там все заклеено рекламой парка «Патриоты». «Здесь растут герои». Везде патриоты, красные звездочки. Начнем с промывки мозгов детей элиты, а потом к патриотическому воспитанию школьников перейдем. Была пионерия, чудесная организация, детям выносили мозг прямо с рождения. Я тут перечитывал свои первые публицистические колонки на печатной машинке, и обнаружил, что в 6-летнем возрасте прославлял Ленина и мудрое устройство социалистического государства. В СССР очень мудро была отлажена система воспитания, детям с ранних лет закладывали «правильные» принципы. Вот это прекрасно работает. Потом молодежь нужно хорошо запугивать, как следует. Для этого нужно побольше людей арестовывать. Потому что, если человек думает, что на акцию вышло 20 тысяч, а задержали всего 100, он подумает, что его это не коснется. А если вышло 20 тысяч, а задержали 1000, то он начинает бояться. Но, мне кажется, все это зря делается, потому что, как говорят наши американские друзья, «насилие порождает насилие». Если сказать, что можно полицейским таскать девушек за волосы, то почему мальчикам нельзя в полицейских бросать «коктейлем Молотова»? А если мальчикам это можно, то почему полицейским нельзя стрелять в них резиновыми пулями? Возникает выбор: либо наша страна превращается в диктатуру, либо революция сметает всю власть со всеми ее минусами/плюсами. Мы этими жестокими задержаниями встаем на очень неправильный путь. Если, люди находящиеся во власти, преследуют единственную цель - остаться у власти - гораздо мудрее было следовать прежней линии и просто позволять людям выпускать время от времени пар, вместо того, чтобы идти на усугублении конфронтации.
Дмитрий Глуховский сегодня, 24 августа, был гостем в программе «Новое утро» . А до этого дал большое интервью журналисту Сергею Санникову.В Красноярск с презентацией своего нового романа «Метро 2035» приехал известный российский фантаст Дмитрий Глуховский. Хотя за характеристику «фантаст» он, как оказалось, может и побить.
В интервью Глуховский рассказал, по каким причинам российские писатели редко ездят по стране и встречаются с читателями, есть ли сейчас в России журналистика и почему молодым писателям не стоит просить Глуховского о помощи.
– Вы приехали рассказать красноярцам о новом романе? Расскажите нам.
– Книга вышла в 12 июня в Москве. У меня сначала была презентация там, потом в Питере и Воронеже. После было три города на Урале. Сейчас тур продолжается. Осенью планирую на Дальний Восток, а пока Сибирь.
Если о книге, «Метро 2035» – это окончание трилогии, которая началась лет еще 20 назад, когда я в школе всё это придумал. Первая книга на бумаге вышла 10 лет назад.
И решение было непростое – вернуться к тому, что началось так давно. Взяться за новый роман было для меня ответственным решением. Важно было, чтобы не получился какой-то сиквел, как часто бывает, когда продолжение пишется по необходимости.
Я долго думал над тем, чтобы «Метро 2035» было с одной стороны продолжением, с другой – самостоятельным произведением, которое можно читать отдельно от всех предыдущих книг.
Задача была непростая и не банальная. И мне кажется, все получилось.
– Конечно. 10 лет назад книгу писал другой я. Первая книга была такой воспитательной – молодой человек уходит из отчего дома и ищет своё предназначение в жизни.
Сейчас представление о состоянии умов, о том, как устроено общество, об устройстве власти – всё это сильно поменялось. И поменялось в последние два года по понятным причинам – из-за событий, которые произошли в жизни нашей страны.
Плюс, книга стилистически другая. В ней другое настроение. Она более взрослая и реалистичная. Это не фантастический роман.
Я бы его назвал романом о русской жизни, скорее. Это книга о том, почему у нас всё так и почему у нас так будет всегда.
– Но вас часто называют исключительно фантастом…
– Когда человек называет меня фантастом, мне хочется сразу огреть его чем-то тяжелым и тупым. Лишь две книги из всех исключительно фантастические. Остальные – это такой микс.
– Почему у вас преобладает постапокалиптическая тематика?
– Когда распался Советский Союз, мне было 12 лет. Я рос в какой-то стране, которая мне казалась незыблемой. И вдруг всё это в один день разлетается в прах.
Всё, во что верили поколения людей, признаётся несостоявшимся. Все герои становятся не героями. И ощущение жизни на руинах империи…
Для меня, в отличие от Владимира Владимировича Путина, распад СССР вовсе не трагедия. Для меня это интересное культурное переживание из отрочества. Из обломков империи ты стараешься сложить хибарку.
И моё увлечение постапокалиптикой родилось из этого ощущения: был мир, который распался, и ты выживаешь на его ржавых обломках.
– Причина простая: 70% всех продаж книг у нас происходит в Москве. А в США – по всей стране. Американцы – более читающая нация, чем мы. И книг там покупают больше.
Если пишешь про Россию, ты элементарно должен её посмотреть. Последний раз я ездил шесть лет назад – сейчас я понимаю, что мои представления устаревшие.
Города-миллионники стали краше, люди приоделись и уже не так всё, как шесть лет назад. Финансово же такие турне не оправданы практически никак.
– Насколько вообще для писателя важно сталкиваться со своим читателем лицом к лицу?
– Мне очень нравится. Я с большой благодарностью отношусь к своим читателям, люблю с ними встречаться. Тем более все мои книги лежат бесплатно на сайте и те люди, которые покупают бумажные книги – я прямо очень им благодарен!
– Вы работали на RussiaToday, где смысл журналистики заключается в том, чтобы показать Россию успешной страной с уверенным будущим. Как вы вообще оцените качество журналистики в современной России? Все эти патриотические ток-шоу и так далее…
– Когда я переходил с EuroNews на RussiaToday, этот канал как раз и создавался для того, чтобы показывать у нас свободу прессы. Её было заметно больше.
Никто Путина не ругал, но не было нагнетания патриотической истерии. И не было нагнетания истерии за счёт ненависти в другим группам. Сейчас же всё иначе.
Сейчас мы хорошие не потому, что у нас всё получается, а потому что нас окружают прямо совсем уроды конченные. Американцы – людоеды, украинцы – людоеды и нацисты. Голландцы и немцы – педофилы. И на этом фоне мы самые лучшие.
Почему-то нам предлагают гордиться тем, что мы оплот духовности. Хотя любой человек старше 18 лет понимает, что мы один из самых разгульных народов в мире!
Когда я начинал работать на RussiaToday, всё было спокойнее. Мне не приходилось жертвовать своими принципами, которые я приобрел на EuroNews: показал одну сторону конфликта – покажи другую.
Сейчас, конечно, RussiaToday – открыто пропагандистский канал, который просто «гонит», как и всё наше телевидение. Особенно ток-шоу на всех каналах – это открытая пропаганда ненависти к западным странам.
Журналистики сегодня нет никакой. Кроме культурной, может быть. А политическая журналистика заменена пропагандой, которая вымывает мозг.
– Вернёмся к литературе. Роман «Метро 2033» вы опубликовали в интернете. Это было новым и необычных ходом. Как нынешние молодые писатели могут заявить о себе?
– Сейчас всё сложнее. Тогда интернет не был массовым явлением. Даже в 2002 году, когда я вывешивал в сети «Метро-2033», не было ни соцсетей, ни блогов.
Были гостевые книги и домашние странички. И люди дико боялись интернетов. Начинающие писатели считали, что текст украдут и опубликуют под другим именем, а именитые писатели опасались, что всё прочитают и не купят книгу в бумаге. А мне было нечего терять.
– Как часто вам шлют рукописи с просьбой почитать и помочь в первом издании?
– Я ничего никому не советую и не помогаю. Я засранец в этом плане. Я один раз помог и началось. Я пристроил книгу в знакомое издательство и меня нагрузил этот автор столькими своими проблемами, что я должен был заниматься его книгой, а не своими.
Я сделал доброе дело для человека, а мне попытались сесть на шею. Так что молодым писателям я не помогаю – это жестокий мир и каждый сам за себя.
– Успешный писатель – показатель качества его литературы?
– Нет. Во-первых, абсолютное большинство читателей не способно оценить литературный уровень автора. Образный язык читатель считает слишком сложным. Стилистические эксперименты не понимает. А философию пролистывает.
Во-вторых, надо понимать, что у нас читает 10% населения страны. Из этих 10% ещё 10% понимает литературные изыски. Успешная литература – это та, которая оставляет эмоциональный отклик у читателя.
Люди покупают книжки за тем же, за чем ходят в кино – восполнить эмоциональный дефицит. Они хотят побыть кем-то другим и через какую-то концентрированную историю пережить эмоции другого человека. Люди сидят на эмоциях, это главный наркотик.
Сергей Санников
Главный герой «Текста» Илья - недоучившийся филолог. Почему вы дали своему протагонисту именно такое - отчетливо литературное - образование?
Кто меньше подготовлен к реальности, чем филолог? Есть ли образование, больше дезориентирующее в русской жизни, чем образование литературное и языковое? Где русская классика - и где наша сегодняшняя жизнь? Вот такого человека - воспитанного в гуманистической традиции, в представлениях о том, что преступление и наказание спаяны всегда, - и интересно посадить на семь лет за то, чего он не совершал. Причем по самому простому и популярному обвинению, по двести двадцать восьмой (статья 228 Уголовного кодекса РФ «Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств». - Прим. ред. ). И пускай он приложит литературу Серебряного века, пускай приложит романо-германскую группу к зоне и жизни после зоны. Из горнил в ледяную воду. Так закалялась сталь? И выходит такой человек-Россия: наполовину думающий на фене, наполовину - бабелевским языком.
- Значительная часть романа - переписка в мессенджерах и по почте - оформлена как обычные диалоги. Вы специально не стали как-то графически ее выделять - как это зачастую делают современные западные писатели?
- На бумаге смайлики выглядят убого, эмодзи - ублюдочно. Не приживаются. Зачем? Чтобы выросший на смартфонах читатель смелей брал бумагу в руки? Да ну. Куда интересней отшелушить их и дать простым диалогом: получится?
В связи с «Текстом» многие вспоминают «маленького человека» русской литературы и чувствительных убийц Достоевского. Насколько важна для вас эта традиция, восходящая к Самсону Вырину и Родиону Раскольникову?
Я никогда не считал себя русским писателем: хотел быть гражданином мира, рос на западной прозе, а нашу классику получал рыбьим жиром в школе, как все. Но вот европейцы, азиаты читают в переводах мои книжки и говорят - типичная русская литература, продолжение традиций. Может, это в крови где-то. Антитела, которые образуются от такой этой нашей жизни. Как сказал : «Немцы делают вещи - мы … [фигачим] трагизм».
- Ваш роман написан сухим, поджарым языком несколько лимоновского извода. Можно ли сказать, что щи, остывающие на лобненской кухне Ильи, разлиты из той же кастрюли, что стоит на нью-йоркской плите у Эдички?
Лимонова читал в школе, как только его выпустили у нас: мои родители дружили с первым его российским издателем. Порно ему дается хорошо - ради этого и читал. Лучше, чем политика. Он вообще фальшивомонетчик. Им вдохновляться? Нет, спасибо. Я - Бабелем, Платоновым. Теми, кто ковал новояз. Вдохновляться надо недостижимым. Нынешнее время тоже новояза требует: наше сегодняшнее вписывать в наше извечное. Англицизмы и мемы скрещивать с лагерным жаргоном и ранней советской прозой. Кому это еще доверить как не филологу?
- «Текст» среди прочего - роман о технозависимости. Как строятся ваши собственные отношения с электроникой? Делаете ли вы наброски в телефоне или пользуетесь записной книжкой?
Ну я, конечно, совершенно зависим. У меня два телефона, залипаю в них по-македонски. Карусель из фейсбука, почты и инстаграма, вечно в ожидании сообщений. Свои соцсети веду сам и сам везде заводил себе аккаунт. Когда полковнику никто не пишет, читаю новости. Фокус внимания сократился до одной минуты. Писать на бумаге разучился. Рука устает от ручки уже к концу предложения, буквы в пляс, зато владею слепой машинописью и не глядя набираю сообщения на айфоне, не отрываясь от руля. Все время пытаюсь сфотографировать счастье или хотя бы восторг. Вместо воспоминаний держу в голове альбомы из айфона. Отказался от эрудиции в пользу «Википедии». Типичный представитель.
Первый (2005) роман Глуховского: пережившие ядерную войну земляне ютятся в московском метрополитене. Переведен на 37 языков, совокупный тираж - 1 000 000 экземпляров.
1 из 7Продолжение постапокалиптической саги. Самая популярная русская книга 2009 года, обошедшая по тиражам Акунина, Улицкую и Минаева.
3 из 7Собрание (2010) короткой, «реалистичной», прозы Глуховского - про водку с нанороботами, коррупцию и поиски национальной идеи.
4 из 7В Европе XXV века изобретают вакцину от старения: человечество может позволить ее себе, если откажется от деторождения. Изначально «Будущее» (2013) публиковалось во ВКонтакте.
5 из 7Финал (2015) подземного цикла, выросший из работы Глуховского над компьютерной игрой «Metro: Last Light». Лауреат премии «Ozon.ru Online Awards» в номинации «Лучшая художественная книга».
6 из 7Свежий (2017) роман Глуховского, обласканный ведущими литературными критиками страны.
7 из 7Ваша книга маркирована сегодняшним днем: роман фонит Трампом, Росгвардией и другими приметами времени. Насколько универсальна рассказанная вами история о произволе и унижении? Это неизбывные черты русской жизни?
Мне нужен был текст о сегодняшнем дне. Городской роман. Мне казалось, что все, что я читаю из русского, совершенно несовременно. Хотелось такую коробку с гвоздями сделать: чтобы в каждую из главных сегодняшних тем забить по гвоздю.
Некоторые сегодняшние темы - это темы извечные. Бесправие обычного человека перед системой. Система правления и управления, построенная на оболванивании и запугивании. Умение власти вовлекать в себя, магнитить к себе самых беспринципных. И ее способность прокажать оказавшихся в ней идеалистов, заражать их цинизмом и лицемерием.
Но есть и кое-что свежее. Распад правды. Развал системы координат, в которой есть добро и зло. Гниение христианской этики, основанной на смирении. Обуяние церкви бесами власти. Торжество силы. Кто нами сегодня правит, кто главный ньюсмейкер в политике и в бизнесе, а теперь еще и в искусстве, и в духовности? Прокуратура. Следственный комитет. ФСБ. Силовики. Люди, наделенные силой и, кроме силы, ни во что не верящие.
Хотя, может, и это извечное, а просто кажется новым. Просто каждому поколению приходится самому пробираться через вранье, самому развенчивать мифы. Самому покушаться на тех, кто эти мифы охраняет, потому что через них охраняет свою власть.
Существенную роль в романе играет «народная» 228-я статья, которую инкриминируют ни в чем не повинному главному герою и по которой в стране сидят почти 150 тысяч человек. Вам близка идея легализации наркотиков - частичной или полной?
Я за легализацию легких наркотиков, проституции и игорного бизнеса. Все равно все виды человеческих пороков крышуют спецслужбы. Просто вместо нормальных налогов, на которые мы могли бы переложить наконец плитку на Тверской, маржа идет на строительство частных замков в Крыму.
В интервью вы говорили о том, что ваш самый известный цикл «Метро» не в последнюю очередь разоблачение совка, человека советской формации, не желающего выходить на поверхность. Видите ли вы в современной России другие - в первую очередь типологически - фигуры, которые стремятся, фигурально выражаясь, сойти с кольцевой?
Мне кажется, все поколение тридцатилетних уже другое. Двадцатилетние - вообще инопланетяне. Все, кто занимается своим делом, - другие. Они хотели бы в будущее, но в будущее их не пустят. Власть стареет, седеет, лысеет. Власть хочет назад, в совок, во времена своей юности. Будущее страшит ее: как любой пенсионер, президент не хочет приспосабливаться к изменяющемуся миру, он требует, чтобы мир вернулся в привычное ему состояние, и обижается, когда мир отказывается. Почему тогда среди молодежи много сталинистов, спросите? Сталин для них - символ империи. Образ империи - компенсация возрастных комплексов. Они хотят почувствовать уважение к себе. В нынешней России это невозможно. В Америке подростки, мечтая о сверхспособностях, которые заставили бы сверстников их уважать, а хулиганов - бояться, дрочат на супергероев, а у нас в стране - на Сталина. Сталин - это русский Человек-паук.
Политические пертурбации 2010-х затронули большинство российских писателей: одни стали видными оппозиционерами, другие формируют собственные боевые подразделения, а третьи предпочитают находиться над схваткой. Какое место в этой общественно-литературной диспозиции занимаете вы?
Политика растлевает. Власть - дыхание Сатаны. Писатели, которые идут к власти, чтобы предложить ей свое умение заговаривать народ ради денег, продают душу. Писатели, которые думают, что смогут заговорить саму власть, воспитать ее своими нравоучениями - и для этого подбирающиеся к ней поближе, - идиоты. Как только они там откроют рот, им сразу вложат туда хлеб и причастят их. Посмотрите-ка на режиссеров, которые стали депутатами: все пустоглазые. Какая, казалось бы, у депутатов власть? А душу - вынь да положь. Не, в политику лезть - гиблое дело. Писатель в России должен просто говорить правду, называть вещи своими именами. Больше некому.
В числе повлиявших на вас отечественных прозаиков - носители очень разных взглядов: Бабель и Булгаков, Платонов и Шаламов. Важно ли для вас, какую политическую позицию занимает автор? Может ли вам понравиться книга, написанная с не близких вам позиций?
Тут немного другое скорее. Важно, искренен ли автор. Если человек - убежденный коммунист, настоящий, идеалистического толка, - интересно послушать и почитать. Если истовый имперец - тоже послушаем. А если ты просто оппортунист и фальшивомонетчик, который сам не верит в то, что говорит, кривляка, пропагандист - мне брезгливо. Тут и силой таланта восхищаться нельзя - лицемерие все заслоняет.
После выхода нового романа о вас - с некоторой оторопью - стали писать как о серьезном авторе, «преодолевшем» свои ранние жанровые вещи. Верите ли вы в эту будто бы неразрешимую дихотомию - «развлекательная беллетристика» против «серьезной литературы»?
Ну «Текст» на самом деле кардинально ничем от «Будущего» или «Метро 2035» не отличается. Оторопь у тех, кто просто фантастикой брезгует. Да кто вообще придумал жанры? В них дико тесно. Хочется смешивать их, нарушать, не хочется делать никаких судьбоносных выборов раз и навсегда: или ты в фантастике, или в триллере, или в «настоящей литературе». Почему нельзя писать триллер как серьезную прозу? Кто сказал, что фантастика должна развлекать и отвлекать? Почему современная проза должна быть бессюжетной и скучной? Литература, вообще-то, может давать совершенную свободу - у литературы нулевой бюджет, на книгу не надо просить денег у Минкульта, не надо утверждать сюжет у продюсеров, не надо переживать из-за рейтингов. Надо этим пользоваться! Но нет. Писатели боятся издателей, издатели боятся читателей. Читатель, если писателя за какую-то книгу полюбит, дальше просит только добавки. Его удивлять нельзя - у него несварение может случиться. Так считают издатели. Я вот решил проверить на своей шкуре.
В начале 2000-х вы были одним из пионеров онлайн-самиздата: «Метро 2033» читали в первую очередь в интернете. Как вы оцениваете перспективы сетевой литературы сегодня? Может ли «новый самиздат» всерьез соперничать с более традиционными издательскими институциями?
Может, конечно. Он только страдает от отсутствия редактуры. Редактура и маркетинг - вот две единственные полезные функции издательства. Самому себя продавать неловко, а править - рука не поднимается.
В марте прошлого года вы подтвердили, что экранизацией «Метро» займутся в Голливуде: к проекту прикреплены продюсеры «Социальной сети» и «Города грехов». Что происходит с картиной сейчас?
Сейчас режиссера ищут. Вот Дарабонту показывали, ему все понравилось, книгу прочел, игру прошел, но не смог придумать режиссерский take и плюнул.
Еще один международный проект, в котором вы участвовали, - создание либретто к опере «Три астронавта» по рассказу Умберто Эко. Закончена ли она? Когда ее можно будет услышать?
Либретто закончено, но музыка еще не готова. Затянулась работа композиторов, а пока их ждали, скончались оба автора изначального произведения - и , и Эудженио Карми. С Карми я успел познакомиться, был у него на семейном ужине в Милане, а Эко, поклонником которого я всегда был, оказался тогда в больнице - и не сложилось. Теперь создателям оперы надо выяснять отношения с его наследниками, агентами. Хочется верить в лучшее, в общем.
Ваши читатели отметили переход к условно «реалистическому» письму еще на сборнике «Рассказы о родине». Не хотите ли вы в будущем вернуться к малой форме? Что вообще более чутко к быстро меняющимся временам - написанный по случаю рассказ или веский, фундаментальный роман?
Мне нравилось писать рассказы. Роман, конечно, чугунная вещь, тяжелая, литая, пушечное ядро, может голову оторвать. В роман больше времени помещается. А рассказ - дробинка. Но если в сборнике их правильно друг к другу подобрать, мозаикой, тоже можно хорошей убойной силы добиться. И потом, рассказ всегда миниатюрная работа, художественная резка по рисовому зерну. В нем лишнему нет места, он в свои несколько страниц должен поместить целый мир с живыми людьми. Я до «Метро 2033» писал рассказы - на первом курсе, на втором. Такие, в духе Кортасара. Где-то они болтаются в сети. Так что, может, и снова рассказы будут. И романы: магический реализм на русской почве и заполярный хоррор. И пьесы. И киносценарии. Все будет. Просьба пристегнуть ремни.
Загрузка...
